1. Контекст геополитической раскладки сил на Кавказе в 90-е годы
Крах СССР в геополитическом смысле означал резкое сужение зоны влияния Евразии (России) и расширение позиций США и их союзников по НАТО на постсоветском пространстве. В симметричной системе координат Суша-Море укрепление позиций одной из сторон всегда происходит за счет ослабления другой. Геополитика – это и есть та «шахматная доска», о которой писал Збигнев Бжезинский в одноименной книге. И здесь всегда стоит помнить, кто играет с кем: цивилизация Моря против цивилизации Суши, атлантизм против евразийства, Вашингтон против Москвы.
Кавказ в этой партии -- одна из важнейших зон, контроль над которой дает каждому из игроков множество позиционных преимуществ.
Основной вектор геополитических трансформаций на Кавказе в 90-е годы обозначал постепенный уход России с Южного Кавказа с параллельным усилением там как прямо проамериканских влияний, так и опосредованного проникновения атлантизма через турецкий фактор. Три южнокавказские республики занимали в этой ситуации неравнозначные позиции:
Армения тяготела к России (параллельно развивая отношения с Ираном, а также с Европой и США),
Азербайджан после сильного крена в сторону Турции балансировал между ориентацией на Анкару и на Москву (с учетом повышенного интереса к нефтяному сектору со стороны Англии и США),
Грузия выступала флагманом проамериканской и антироссийской геополитической ориентации.
В целом южнокавказская зона была относительно нейтральна, так как даже после возникновения трех независимых государств российское (евразийское) влияние во многом сохранялось, а атлантистское усиливалось постепенно и через различные опосредующие инстанции. Этот процесс усугублялся серией межнациональных конфликтов (Нагорный Карабах, Абхазия, Южная Осетия и т.д.), а также близостью к российскому Северному Кавказу, который, в свою очередь, имел ряд конфликтогенных очагов – в первую очередь, в Чечне. При этом ситуацию раскачивал фактор импортированного исламского фундаментализма, ваххабизма и экстремизма, что вносило дополнительное геополитическое напряжение.
На протяжении 90-х годов в кавказском регионе в целом наиболее активными игроками был
Москва, (довольно пассивно и бессистемно) стремящаяся вернуть или сохранить свои позиции;
Вашингтон, играющий на то, чтобы эти позиции ослабить;
Анкара, через доступные рычаги и с учетом своих собственных интересов, реализующая атлантистскую стратегию противодействия Москве;
Тегеран, опасающийся волнений в Южном Азербайджане и поддерживающий по этой причине Ереван;
Арабский мир, в первую очередь, Саудовская Аравия и другие экстерриториальные центры радикального ислама, экспортирующие экстремистские группировки (подальше от своих границ) не без определенного согласования стратегии с американскими кураторами.
На этом фоне каждая из южнокавказских республик стремилась использовать ситуацию в свою пользу, балансируя между внешними геополитическими полюсами.
2. Изменение геополитического расклада сил на Южном Кавказе в 1999-2004 годах
В этот период происходит серия очень важных геополитических сдвигов в ситуации основных игроков кавказской политики. Приход Путина символизирует последовательную волю Кремля к возвращению утраченных позиций и укреплению влияния, что во время Ельцина было лишь спорадическими и эпизодическими всплесками, а при Путине превратилось с системные действия. Не бросая прямого вызова США, Путин, тем не менее, всерьез занялся постсовестким пространством и, в первую очередь, Кавказом, где – в Чечне – находится самая болезненная точка современной российской государственности. Политическая легитимность и национальный консенсус поддержки Путина основаны на его воле и способности предотвратить отрыв Чечни от России и неизбежно следующий за этим «кавказский хаос». Путин с этим в общих черта справился, что несколько остановило в Вашингтоне наиболее горячих сторонников ускорения распада России. При Путине инерция распада евразийской системы стала постепенно сменяться вектором интеграционных тенденций. Не случайно его сближение с Президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым, последовательным поборником евразийской интеграции. Для южнокавказских республик это означало появление более ясной логики в отношениях с Россией – сближение с Россией приобрело системное значение.
Еще более серьезные трансформации произошли в геополитической ориентации Турции. В течение 90-х годов активная пантуранистская, пантюркистская и антироссийская стратегия Анкары практически не дала никаких результатов. По мере экономического развития тюркских стран СНГ становилось очевидно, что потенциал Анкары далеко не достаточен для того, чтобы стать главным мотором модернизации, а культурный уровень советского и русскоязычного образования оказался выше и привлекательнее турецкого. В области распространения ислама Турцию опережали более богатые и активные саудовцы и ваххабиты, а поддержка турецкими эмиссарами чеченского сопротивления сказывалось негативно на развитии турецко-российского диалога и никаких серьезных дивидендов самой Турции не приносило.
Одновременно Анкара все более осознавала двусмысленность атлантистской стратегии в новых условиях. Требования, выдвигаемые Брюсселем Турции для вхождения в Евросоюз, и урегулирование кипрской проблемы на западных (американо-европейских) условиях наносили сильный удар по национально-государственному самосознанию турок; продолжение проамериканской и пронатовской политики в отношении соседних стран ставило Турции в условия изоляции среди других исламских держав, а постоянные трения с Россией лишь тормозили чрезвычайно выгодные для турок экономические связи. Последней каплей стало американское вторжение в Ирак, которое выпустило джинна курдского сепаратизма из саддамовской бутылки.
В этот момент турецкое геополитическое мышление обнаружило евразийскую перспективу как наиболее привлекательную альтернативу атлантизму. Для политики Турции на Кавказе это означало: поиск общих интересов с России, отказ от фрондирования с Москвой, тестирование новых связей с Ираном и арабскими странами.
Параллельно этому США сделали основную ставку на Грузию, которая оказалась противопоставленной всем соседним странам – России, Турции, Ирану, Армении, Азербайджану, превратившись в изолированный анклав, своего рода кавказский «санитарный кордон», разделяющий государства, которых объективная логика геополитических трансформаций постсоветской реальности подталкивала к сближению и поиску общих стратегий.
3. Ось Москва-Баку-Анкара
Последние изменения ситуации на Кавказе открыли перед Азербайджаном новые перспективы. Если до определенного момента выбор Баку проходил в дуальном формате: либо Анкара, либо Москва (при Ельчибее крен был исключительно в сторону Турции, при Гейдаре Алиеве существовал баланс и более устойчивая политика многовекторности), то отныне эти полюса перестали быть взаимоисключающими и наметилась возможность новой общей турецко-российской кавказской стратегии, где Азербайджану отводилась центральная роль. Это означает новый евразийский альянс трех качественно евразийских держав – России, Турции и Азербайджана, которые оказались в нынешней ситуации в сходном положении: процесс вестернизации и модернизации, с одной стороны, является необходимостью, а с другой стороны, специфика «традиционного общества», преобладающая в этих странах, ставит на этом пути серьезные ограничения, требует глубокой корректировки политических и экономических процессов, обнажает значительный «восточный», «азиатский» аспект в структуре этих стран, который может быть расценен не только как препятствие и преграда, но и как преимущество и неотъемлемое свойство исторической национальной и политической идентичности. Кроме того, экономические и стратегические интересы трех стран во многом совпадают: если для Турции расширение влияния идет под знаком «туранизма» и «тюркизма», то для России интеграционные проекты однозначно выступают под знаком «евразийства». Но в определенный момент турецкие стратеги обнаружили, что евразийская линия Москвы является не альтернативой, но другим аспектом «туранизма», и следовательно, оба проекта могут конвергировать между собой при условии, что «туранизм» отказывается от расовой составляющей и антиславянского, антирусского измерения, а русское евразийство освобождается от инерциальных славяно-имперских мотивов. И центральной точкой такого концептуального альянса, геополитической конвергенции становится именно Азербайджан, как страна одновременно исторически близкая как России, так и Турции.
Прецеденты такого российско-турецкого альянса есть и в недавней истории. Кемалистский этап становления пост-османской турецкой государственности проходил как раз под этим знаком: тесный альянс Советской России с Турцией при реорганизации политического пространства Кавказа. Другое дело, что с начала 50-х годов в послевоенном мире Анкара втянулась в атлантистский проамериканский лагерь, когда и были снова искусственно оживлены и актуализированы исторические сюжеты прежних русско-турецких конфликтов. Но это была дань геополитической конъюнктуре того времени. Прецеденты обратной позитивной модели русско-турецкого альянса можно найти не только у Ататюрка, но и у русского философа Константина Леонтьева, ратовавшего за тесный русско-турецкий союз еще в конце XIX века.
Таким образом, намечающаяся евразийская ось Москва-Анкара придает Азербайджану новое стратегическое и геополитическое значение, делая Баку важнейшей составляющей всей конструкции в тройственной модели Москва-Баку-Анкара.
4. Карабахская проблема
Карабахская проблема является чрезвычайно болезненной для азербайджанского самосознания. Эта тема служит весомым аргументом во внутриполитической ситуации, и в любой момент может быть актуализирована в том случае, если общий баланс сил в кавказском регионе начнет смещаться в ту или иную сторону.
Карабахская проблема не имеет быстрого и прямого решения. Правовой аспект в этом вопросе вторичен, так как в данном случае главное состоит в грубо силовом балансе и конкретном положении вещей: формально остающийся в составе Азербайджана де факто представляет собой однородную этническую армянскую зону с транзитивной квази-государственностью. Это статус кво не может быть быстро и безболезненно смещено ни в ту, ни в другую сторону: легитимность армянского Нагорного Карабаха вне Азербайджана Баку никак не сможет признать, а армянская сторона ни при каких обстоятельствах добровольно не допустит появления на этой территории полномочных представителей азербайджанских властей. Это означает, что карабахский узел продолжает обладать высоким конфликтогенным потенциалом, который может дать о себе знать в любое время.
Евразийское решение этой сложнейшей ситуации видится в следующем направлении. – Россия должна выступить главным модулем в распутывании карабахского узла. С Арменией у Москвы сложилось тесное военное сотрудничество. Если аналогичное стратегическое партнерство установится и с Азербайджаном, – например, через организацию на Каспийском море российской военно-морской базы с функцией пограничного контроля, а также для противодействия разнообразным формам браконьерства и соблюдения договоренностей по использованию шельфа Каспия, -- Россия получит возможность равномерного давления на обе стороны в целях реализации оптимального сценария, который удовлетворил бы обе стороны.
В первую очередь, это коснулось бы возвращения Азербайджану всех оккупированных районов (помимо собственно Карабах), что помогло бы хотя бы отчасти решить проблему беженцев. И в этом вопросе Россия уже достигла определенных предварительных результатов в отношениях со Степанакертом.
Следующим шагом логически стало бы азербайджано-армянское сотрудничество в экономической области в районе Нагорного Карабаха, а также в иных совместных проектах.
И наконец, пребывание и Армении и Азербайджана в едином стратегическом евразийском пространстве вместе с Россией и в системе общей зоны коллективной безопасности создало бы предпосылки для возвращение в Нагорный Карабах жертв этнических чисток с азербайджанской стороны и для конечного правового урегулирования всей проблемы.
Однако, сознавая всю сложность и драматичность ситуации в этом вопросе не следует делать слишком поспешных шагов. И симметричное сближение Москвы с Баку само по себе должно привести к наиболее гармоничной и справедливой развязке затянувшейся трагедии, унесший столько человеческих жизней.
В данном случае следует вдохновляться примером современного Евросоюза – в нем в единую политико-экономическую систему интегрируются страны и народы, пролившие за прошлые века в междоусобных войнах реки крови. И два самых яростных европейских противника – Франция и Германия – выступают сегодня мотором всей европейской интеграции.
Ключом к карабахской проблеме в евразийском сценарии является ускоренное стратегическое сближение Азербайджана с Россией.
5. Ирано-азербайджанские отношения
Определенную проблему представляют собой азарбайджано-иранские отношения. Южный Азербайджан, входящий в состав Ирана, воспринимается Тегераном как потенциальный анклав сепаратизма, угрожающий национальной государственности. Особенно активно этот фактор может сыграть в том случае, если Иран столкнется с внешними вызовами и централизм ослабнет. Нарастающие внутриполитические противоречия между фундаменталистами аятоллами и осторожными реформаторами, концентрирующимися вокруг Президента Хатами, также создают условия для вероятной активизации сепаратизма Табриза.
В этой ситуации лозунги национального объединения азербайджанцев в едином государстве могут стать реальным фактором в процессе распада иранской государственности. Опасения такого поворота событий и заставляли Тегеран в течение 90-х годов вести в отношении Баку очень осторожную политики, не взирая на шиизм азербайджанцев. Этот же фактор подталкивал иранцев и к сближению с Ереваном и Степанакертом.
Так в 90-е сложилась (довольно зыбкая) тройственная ось Москва-Ереван-Тегеран. Показательно, что государственными языками этих трех стран являются языки индоевропейской группы, т.е. эта ось – «арийская».
Шиизм объективно сближает Баку с Тегераном, а тюркский фактор – разделяет. При этом показательно, что этнический и геополитический компонент в отношении Тегерана с Азербайджаном и Арменией соответственно имеет в данном случае большее значение, нежели религиозный.
В евразийской перспективе сепаратизм Южного Азербайджана рассматривается как явление нежелательное и негативное, способное взорвать кавказскую систему и породить линию ложного конфликта между разными евразийскими силами, которые в евразийском проекте рассматриваются, напротив, как союзные и дружественные, подлежащие стратегической интеграции. Другое дело, что межэтнические отношения в самом Иране должны соответствовать определенным критериям, позволяющим гармонично решить некоторые персидско-азербайджанские трения, с уважением прав и свобод азербайджанцев, со строгим соблюдением их гражданского и национального достоинства. Но вместе с тем геополитическая линия России в этом вопросе должна быть ориентирована на сближение Баку с Тегераном параллельно евразийскому коспонсорству Москвы в сохранении территориальной целостности Ирана.
Кавказские оси Москва-Баку-Анкара и Москва-Ереван-Тегеран должны превратиться монолитный остов евразийской геополитической системы, связывающей Север Евразии с Югом. И если пока рано говорить о реальном сближении Баку и Еревана, другие участники этой сложной конструкции должны искать новые пути для взаимопонимания, преодолевая исторические барьеры взаимных претензий, недопонимания, конфликтов и спорных тем. Особенно важно в этом смысле поиски путей сближения Анкары с Тегераном, что составляет один и ключевых моментов современной турецкой геополитики, все более тяготеющей к евразийской парадигме.
6. Азербайджан в американском проекте «Великий Ближний Восток»
Выше мы анализировали развитие ситуации на Кавказе с евразийской точки зрения. Но не стоит упускать из виду, что это -- контрстратегия, т.е. намерение одной из сторон геополитического процесса, недавно понесшей серьезный ущерб и стремящейся сегодня исправить ситуацию, а если возможно, то и взять реванш. Отдельные элементы этой контрстратегии становится все более различимыми, но все же в целом она остается в виртуальном состоянии. Евразия, пока, это -- виртуальность. Актуальным же является атлантизм.
И здесь мы сталкиваемся с прямо противоположным геополитическим видением. Недавно переизбранный на второй срок Президент США в июне 2004 года на саммите стран НАТО в Стамбуле озвучил «Проект Великого Ближнего Востока», который описывает картину трансформаций расклада сил в этом регионе, как ее видит Вашингтон. Речь идет о низвержении тех исламских режимов, которые отказываются покорно следовать в русле американской политики и отстаивают свои собственные стратегии. Вслед за Ираком, который уже поплатился за свое упорство оккупацией и ужасами партизанской войны, на очереди стоят Иран и Сирия, возможно Саудовская Аравия (на отнесении Саудовской Аравии к «оси зла» настаивают некоторые влиятельные американские неоконсерваторы – в частности Р.Перл, Л.Муравьек, М.Ледин и т.д.). Турции и Израилю отводится роль атлантистского авангарда, противопоставленного всему исламскому окружению. Если в евразийском сценарии речь идет о сближении Анкары с Тегераном, то атлантистский Проект «Великого Ближнего Востока», напротив, предполагает их конфликт – вплоть до военного.
Кавказский регион здесь также видится в обратной по отношению к евразийской перспективе. Привилегированной зоной американского присутствия является Грузия, где должен размещаться стратегический центр для готовящейся военной операции против Ирана. Оттуда же американцам легко дестабилизировать ситуацию на российском Северном Кавказе, чтобы отвлечь Москву от того, что будет происходить несколько южнее, а также ослабить ее влияние на Армению и Азербайджан. Проамериканская Грузия удобна также для шантажа Анкары в том случае, если она продолжит свои евразийские поиски, а ахалкалакская зона (Джавахети) с армянским населением способна втянуть в тупиковый конфликт пророссийский Ереван. Именно из-за этого геополитического положения Грузии США так активно поддержала свержение Шеварнадзе (политика, ясно понимавшего структуру кавказского баланса, но бессильного что-то изменить) и привела к власти полностью проамериканского националиста Саакашвили.
Азербайджану в этом сценарии также отводится важная роль. США важно перетянуть Азербайджан на свою сторону в преддверии нападения на Иран и в целом в новом ближневосточном проекте. Для этого могут быть использованы провокационные действия в пограничных с Россией регионах, обострение этнических трений, использование чеченских сепаратистов, имеющих нелегальные каналы транзита и законспирированные сети на территории Азербайджана и т.д. Атлантистские силы в самой Турции, националистические и антироссийские организации (подобные «Серым Волкам»), а также остатки «пантуранистских» организаций могут быть реанимированы. Инициирование волнений в Южном Азербайджане и возможные карательные меры Тегерана еще более обострят азербайджано-иранские отношения, что облегчит вовлечение Баку в американскую натовскую коалицию против Ирана. В этом случае азербайджанский фактор будет использован прямо противоположным образом, нежели в евразийском сценарии: он будет отдалять Турцию от России и укреплять в ней атлантистское крыло, провоцировать националистические и сепаратистские круги в Иране, и, в конце концов, превратится в базу для военного вторжения в Иран.
Параллельно будет поднята искусственная антииранская волна в Южном Азербайджане, для чего, в частности, будет использоваться широко развитая сеть южно-азербайджанских протестантских группировок, курируемая из Вашингтона и подготовленная для того, чтобы стать базовой сетью сепаратистского антииранского повстанческого движения в условленный срок.
Для активизации всего процесса США могут снова поднять вопрос о Нагорном Карабахе, вызвав новую волну эскалации конфликтов в этом регионе.
Атлантистская стратегия традиционно не заинтересована в создании устойчивых и стабильных систем. Ее приоритетом является лишь установление точечного контроля над ключевыми пунктами. Пример Ирака и Афганистана ясно демонстрируют это правило: США захватывают основные стратегические пункты и останавливаются на этом, а далее ситуация развивается по своей логике. Позитивный долгосрочный сценарий полностью отсутствует. Нечто подобное произойдет и на Кавказе: США теоретически способны добиться поставленной цели, вскрыть и актуализировать существующие кофликтогенные очаги, спровоцировать разрушительные процессы и занять контрольные высоты, но далее события будут развиваться по своей логике, и далеко не очевидно, что силы, вовлеченные в это кровавое месиво на стороне США, смогут получить именно то, на что они рассчитывают.
7. Баку перед выбором
Две геополитические стратегии – евразийская и атлантистская – применительно к Кавказу являются взаимоисключающими. Здесь, как и в шахматах, нельзя играть одновременно и «за белых», и «за черных». Поэтому у республик Южного Кавказа есть определенная свобода выбора. Совершенно очевидно, что ни одна из них не обладает достаточным геополитическим потенциалом, чтобы в новых условиях претендовать на собственную игру – правила игры определены заведомо, и можно выбрать только лагерь и соучастие в той или иной стратегии. В этом состоит момент геополитической свободы в строго заданных рамках.
Дело осложняется тем, что оба проекта не равнозначны. Атлантистский проект не просто концептуально сформулирован, он озвучен и ресурсно обеспечен. Евразийский проект находится в состоянии созревания – объективная логика развертывания событий подталкивает к нему всех потенциальных участников, но даже на чисто теоретическом уровне этот процесс не завершен и постоянно сталкивается с естественными и искусственными препятствиями. Что же до ресурсного обеспечения, то до него всерьез еще не доходили руки, и имеющийся потенциал – в том числе исторический, культурный, экономический, военный, психологический и т.д. – не оценен и не исчислен количественно.
В такой ситуации многое будет зависеть от воли, исторического сознания и геополитической интуиции правителей. В сложных ситуациях исторического выбора часто все упирается именно в фигуру суверена – царя, вождя, президента, от которого зависит выбор дальнейшего пути.
Сейчас очень многое будет зависеть от позиции Азербайджана -- от того, как решит эту геополитическую задачу Баку. Очевидно, что в отличие от простых шахмат, шахматы геополитические – это не игра. От того или иного шага зависит судьба народа, государства, нации, войны и мира. Но каким бы ни был окончательный выбор, правители как минимум должны ясно отдавать себе отчет в той объективной картине, в которой им суждено жить, действовать и править.
